Конспект от 16 мая 1999 года
“Моё политическое кредо подобно гранитной скале. Оно не менялось.- Утверждал Набоков в середине шестидесятых годов.- В своей банальности оно даже классично…
Свобода слова, Свобода мысли, Свобода искусства… портреты глав правительства не должны быть больше размера почтовой марки. Пытки и казни должны быть отменены…
Утверждал, что вся его деятельность принадлежит «чистому художеству” и свободна от любых влияний: «Существует только одно направление, одна литературная школа — школа таланта «. Его расхожий афоризм”.
“… Я не якшался с белыми эмигрантами-черносотенцами, но я не поддерживаю отношений и с теми, кто считает себя «розовыми”… — писал он позднее. — Я не был членом политических партий, но я всегда ненавидел и презирал диктатуру и полицейские порядки. Равно, как любой вид подавления человека: регламентацию его мнений, правительственную цензуру, преследование по расовому или религиозному признаку.”
Рельефно очерченные фразы
Отрывки повести “Машенька” появились в русской эмигрантской газете «Слово» (Рига, 1926 год, №3, 27-28 марта). Полностью вышла она в Берлинском издательстве «Слово” в 1926 году. Английский перевод, выполненный Майклом Гленни и Владимиром Набоковым, появился под названием «Мэри » (Нью-Йорк, 1970 год).
Сам Набоков называл повесть впоследствии «довольно неудачной». На экземпляре «Машеньки» изобразил яйцо, личинку и куколку — признак незрелости. Она «полуавтобиографическая” — из-за мотивов утраты Родины и возлюбленной.
Недавно удалось отыскать Валентину Евгеньевну Шульгину: ей посвящались стихи, она же и “Машенька”, и Тамара в «Других берегах».
1926-25 годах во время работы он женится на Вере Евсеевне Слоним. Все книги, кроме «Дара», который посвящен матери, посвящены ей.
Ходасевич говорил: «Искусство ради искусства — такова основная тема Сирина». Умозрительно-метафорические построения-«плоть и кровь набоковской прозы», её «фирменный знак».
Название создаёт фон
“Отчаяние” — 1936 год, “Подлинная жизнь Себастьяна Найта”- 1940 год, “Камера обскура” 1932 год.
Чехов: “То, что мы испытываем, когда бываем влюблены, быть может, и есть нормальное состояние.”
Кто-то из ханжеского стада восклицал: “Безнравственность автора “Камеры обскура”, “Лолиты”: посмотрите на общую этическую атмосферу!”
«Тридцатые годы были временем без надежды, — говорил он впоследствии своему американскому биографу. — Я думаю, что к середине десятилетия мы в эмиграции отказались от мечты о возвращении. Но это было не так уж страшно, поскольку Россия оставалась с нами. Мы сами были Россия, мы представляли собой Россию «.
Инкрустация-украшения узоры и сумки врезанные в изделие из и нового материала
психологический казус, прижившийся на родине Набокова — «хвататься за подтянутый и мизинец. В «Приглашении на казнь» Цинциннат — свободный. «От чего я тут лежу?»- подумал он. Встал и пошёл.
«Мне-то конечно легче, чем другому жить вне России, — рассуждает в конечных строках “Дара”, — потому что я наверняка знаю, что вернусь.
Во-первых, потому что увезу с собой от неё ключи, а во-вторых, потому что всё равно когда, через 100 или через 200 лет, буду жить там в своих книгах, или хотя бы в подстрочном примечании исследователя.”
Да он оказался прав.
«Защита лужина «опубликована в газете “Руль” и «Последние новости». В 1929—1930 годах Набоков под псевдонимом В. Сирин опубликовал его в журнале «Современные записки», а затем отдельной книгой в издательстве «Слово» (Берлин, 1930).
Перевод на английский появился в 1964 году в Нью-Йорке под названием «The Defence”.
«Огромный русский писатель, как Феникс, родился из огня и пепла революции и изгнания… наше существование отныне получило смысл. Всё моё поколение было оправдано «,- вспоминает Н. Берберова.
“Камера обскура”- роман был опубликован в Берлине 1831 году, в журнале “Наш век” и в газете “Последние новости”, Париж 1932 год. Затем вышел отдельной книгой. В 1936 году появился перевод на английский Альфреда Роя, который, которым Набоков был недоволен. В авторском переводе вышла как “Смех в темноте” в Нью-Йорке в 1938 году.
Укрепилось представление о нерусскости прозы Набокова.
Роман “Приглашение на казнь” опубликован в “Современных записках” 1935 — 36 годы, а затем в издательстве “Дом книги” в Париже в 1938 году. Английский перевод сделан сыном.Дмитрием и Владимиром Набоковым. Увидел свет в 1959 году в Нью-Йорке. Ходасевич говорил: “Приглашение на казнь” — есть не что иное, как цепь арабесок, узоров, образов, подчиненная не идейному, а лишь стилистическому единству.
В предисловии к английскому изданию Набоков.пишет о единственном авторе, влияние которого он может признать это “печальный, сумасбродной, мудрый, остроумный волшебник Пьер Далаланд, выдуманный мною”.
С Ходасевичем связывали тесные творческие личные отношения.Ходасевич переводил его стихи на английский язык.
А. Долинин из статьи после Сирина// В.Набоков, Романы.- М., Худож.литература, 1991.- 429 с.
В английской версии автобиографической книги “Память, говори”, 1967 года, Набоков вспоминает своих собратьев по перу: Ходасевича, Цветаеву, Бунина, Алданова и других. И в конце говорит лукаво: “Но автором, который интересовал меня больше других, был, естественно, Сирин. Мы с ним принадлежали к одной генерации. Из всех молодых писателей, вылупившихся за границей, он был самым одиноким и самым заносчивым”.
Начиная с появления его первого романа в 1925 году и на протяжении следующих 15 лет, пока он не сгинул столь же необычно как и появился, его творение вызывали острый и не вполне здоровый интерес у критиков. По темному небосклону изгнания Сирин пронесся — воспользуемся традиционным сравнением — как метеор, оставив после себя лишь смутное чувство неловкости.
Поэт-эмигрант В. Перелешин, проведший молодость в Харбине и Шанхае, вспоминает: «…за живое брали книги шумевшего тогда Вл. Сирина: „Защита Лужина“, „Король, дама, валет“, „Camera Obscura“, „Возвращение Чорба“. Впрочем, шампанское, которое падало в гортань „холодными звездочками“, обжигало не одного меня.
в 1940 году Набоков переехал в США где печатается уже под собственным именем, В 1938 году была написана “Истинная жизнь Себастьяна Найта” под псевдонимом В.Шишков.
“Когда в.1940 году я решил перейти на английский язык, — объясняет.он в предисловии к “Другим берегам”, — беда моя заключалась в том, что перед тем в течение пятнадцати с лишним лет я писал по-русски и за эти годы наложил собственный отпечаток на свое орудие на своего посредника. Переходя на другой язык, я отказывался таким образом, не от языка Аввакума, Пушкина, Толстого или Иванова, словом, не от общего языка русской публицистики, словом, нет общего языка, а от индивидуального кровного наречия.
Пришлось отказаться от природной речи, моего ничем не стесненного, богатого, бесконечно послушного мне русского слова ради второстепенного сорта английского языка, лишенного в моем случае всей аппаратуры каверзного зеркала, черно-бархатного задника подразумеваемых ассоциаций и традиций, которыми туземной фокусник с развевающимися фалдами может так волшебно воспользоваться чтобы преодолеть по-своему наследство отцов.